Cтатьи

Колхозная новь

Письма из деревни

Автомобиль еще ждет своего певца. О нем мало пишут поэты. И хотя тройка с бубенцами уже давно стала архаической деталью дорожного пейзажа, и в пейзаж этот властно вторгся автомобиль, — мы все чаще в нашей песне влечемся к старине, и фигура шофера кажется нам менее поэтичной, чем образ ямщика, гнавшего не столь овсом, сколь кнутом многострадальных «холстомеров».

Но пора уже нам вводить в эстетический ряд все то, что характеризует наше современное социалистическое бытие. Нам надо прославить трактор и автомобиль, что помогли преодолеть прежнюю рассийскую отсталость, вывели нас на новые широкие дороги, позволили нам подчинить своей власти пространство и время.

Мы пересекли Цну, протекающую под самыми стенами города, пролетели столь малорослые сосняки тамбовского бора, преодолели рассказовские пески, а затем вступили в степные просторы Тамбовщины. Шофер ловко вынес машину из балки вверх. Бросился в глаза кумачовый лоскут, прикрепленный к железному шесту.

— Тормоз! — прокричал секретарь райкома шоферу. — Граница! Теперь пойдет наш Кирсановский район.

Выйдя на машины, секретарь райкома рассердился на себя:

— Вологодский медведь... Пока я тут замешкался, он уже от нас на середину поля ушел...
— Кто он?
— Да Миша Кокорев, комбайнер. Вон его машина. Флажок тоже его. Флажок означает выдающуюся роль Кокорева в соревновании комбайнеров Ковыльской МТС. До моей поездки в Тамбов Кокорев скосил на четырехстах пятидесяти гектарах. Пока я был в городе, он к этой цифре, наверное, прибавил кое-что. Надо бы спросить Кокорева насчет выработки на сегодняшний день, да разве за ним угонишься?! Что ж, едем дальше...

Машины на большаке, машины на полях—заканчивается уборка урожая. «Хлеба много, — рассказывает секретарь, — уже складов не хватает под зерно, такой урожай нынче». Он перечисляет колхозы, выполнившие план поставок хлеба государству. В эту пору в прошлые, годы положение было иное: Тамбовщина имела репутацию области отстающей. Теперь репутация эта меняется и, возможно, коренным образом изменится. Стало больше машин в тамбовской деревне, культуры стало больше, выросли кадры, жизнь идет вперед, а вот теперь сталинский план, будучи воплощенным в делах наших рук, преобразит степной пейзаж…

Малиновка, — отмечает шофер.

Мы видим голубой треугольник воды у новой плотины, вешние воды собраны в балке, они идут на орошение полей колхоза в Малиновке. А вон с левой стороны большака выше крестьянских изб встало здание с красной черепичной крышей — то гидроэлектростанция в селе Сурки, на речке Калаис. Безвестная речка включена в план преобразования природы наряду с реками Цна п Ворона, названия которых мы находим на географической карте области.

Августовский день на исходе, потянуло прохладой, тени сумерек ложатся на затихшие, поля, из приречных камышей донесся страшный крик выпи. «Леший захохотал»,— улыбаясь, заметил шофер.

В колхозе имени Ленина, куда мы приехали ночью, наше внимание привлекли огни в окнах большого двухэтажного здания сельского клуба. Поднявшись на второй этаж, мы оказались в зрительном зале. В глубине сцены на диване возлежал средних лет брюнет, а на переднем плане выступала пожилая тетя, расписывающая брюнету достоинства купеческой дочери, желающей выйти замуж за дворянина. Отмахиваясь от шепота из суфлерской будки, тетя уверенно подавала текст:

«...Был у нас и надворный советник, да отказали: не понравился. Такой уж у него нрав-то странный был: что ни скажет слово, то и соврет, а такой на взгляд видный. Что ж делать, так уж ему бог дал; он-то и сам не рад, да уж не может, чтоб не прилгнуть — такая уж на то воля божия».

Шла репетиция гоголевской пьесы «Женитьба», драматическая секция клуба готовилась выступать на карнавале в Тамбове, посвященном празднику урожая. В помощь доморощенному режиссеру, слесарю механической мастерской Василию Курганову, прибыл актер областной драмы Борис Тихов. Он говорит:

— Роль Феклы исполняется почти с профессиональным блеском. Яичница великолепен. Васе советую не переигрывать, а Оля должна больше вжиться в свою героиню. Перевоплощайтесь в купеческую дочь.

— Ольге трудно,—защищает молодую актрису колхозный портной Исаев (Яичница). — Она живых купчих не видывала.

Что ж это такое? На дворе август, страдная пора, а здесь бригадир, шофер, механики, пасечница «ломают комедь». Не отражается ли это отрицательным образом напроизводстве? Не срывает ли это графики? Не баловство ли сие? Может быть, любители искусства приняли лето за глубокую зиму, когда больше досуга в деревне? Наша тревога совершенно напрасна. Трудовая жизнь в колхозе идет своим чередом, спектакль и участие в нём колхозных практиков целиком поддерживаются правлением и партийной организацией. На дворе август, но в колхозе нет ни штурмовщины, ни горячки, ни суматохи. Урожай убран во-время и без потерь, обязательства перед государством выполнены, выдается авансом продукция на трудодни. Раз заведенная машина работает ритмично, и сельскохозяйственное производство в Тамбовской степи отмечено такими чертами организованности и культуры, которые присущи хорошему заводу. Да вот и это: электрический свет в летней ночи, льющаяся из окон в полосесвета музыкальная мелодия, нежный и трепетный женский голос:

Летят высоко журавли
Над опустевшими полями...

Уж не город ли тут?

Утром мы знакомимся с жизнью колхоза, и вопрос, возникший у нас накануне, получает ответ положительный. Что в самом деле, осталось здесь, в колхозе имени Ленина, общего с тамбовской деревней? Эти городского типа дома, в которых живут колхозные вожаки и рядовые колхозники, двухэтажные дома с электрическим освещением, с радио — они ведь так не похожи на мужицкие мазанки. Где тут печи — эти левиафаны, занимавшие половину хаты и исполнявшие, кроме прямого назначения, функции спальни и бани, — на печи спали, в печь залезали, сгибаясь в три погибели, париться мужики. Просторная, светлая общественная столовая в одном из трехэтажных здании избавила ряд семей от давней зависимости от вышеупомянутого левиафана. И разве солома и глина, прежде всего бросавшиеся в глаза в старой деревне, не вытеснены отсюда кирпичом и железом? Кирпич и железо огромными массами вошли на стройку в колхозном поселке. Вот здание электростанции, радующее глаз четкостью и изяществом выполнения замысла колхозного зодчего... Вот стены и кровля механической мастерской—добротная, рассчитанная на десятки лет постройка... А лесопильный завод? Такой завод мог бы стать украшением индустриального пейзажа города. А здание вальцовой мельницы на реке Ира... Мельница, принадлежащая колхозу,—капитальнейшее сооружение, оснащенное первоклассным оборудованием. Такое же оборудование, впрочем, есть и в механическим цехе колхоза, и на лесопильном заводе.

— Эта пила наша, советская, — говорит, знакомя нас с заводом, Иван Егорович Карагодов, заместитель председателя колхоза. — Пила эта лучше американской, которой мы пользовались раньше. У той недостатки: слишком била в дерево, много древесины шло в опилки. Наша пила лучше той.— Карагодов и мы смотрим, как тонкая полоса стали распластывает гигантский корень старого, темного дуба, поднятого, видимо, с речного дна.

На вальцовой мельнице мы переходим с этажа на этаж, читаем надписи на машинах: Воронеж, Горький. За машинами следят люди, похожие одеждой, манерами, всем обликом своим на городских мастеров. Но они называют себя колхозниками. И слесарь Аркадий Романов, и токарь Егор Швабцер, и сам заведующий мельничным участком Василий Мересин—члены колхоза имени Ленина.

В машинном отделении мельницы у работающей турбины стоит человек в комбинезоне. Его щеки и подбородок гладко выбриты. У него спокойные, неторопливые движения. Подчинясь его власти, ровно и ритмично бьется сердце завода. Но отойдем от машины к окну. Картина: внизу речная вода под сенью ракит, солнечные, лучи открывают песчаное дно, мастер и мы видим краспоперого головля в компании с окунем, видим паренька, что, укрепившись на стволе ракиты, забросил стальной крючок в расположение рыбьей стаи…

Сельская картина.

Машина, появившаяся в тамбовской глубинке, придала сельской местности черты города, но её появление ни в коей мере не разрушило лирического строя деревни, чего так боялись её апологеты. Машина вошла в сельский пейзаж, с ней сжился, ее полюбил сельский житель. Она стала большим фактором в борьбе за просвещение в деревне.

Оброненное в дороге шофером замечание вспомнилось нам на колхозной мельнице. В нашем воображении встало прошлое, встал образ бородача, колдовавшего у убогой плотины, верившего в водяного и лешего, боявшегося речной глубины и болотной топи, трепетавшего перед нечистой силой. Нам вспомнились стихи старого поэта о том, как «леший ведьме вторит и аукнется с ней», как «русалка тараторит в роще звучных камышей». Большевики, взяв в свои руки природу, не посчитались о силами земными и небесными. И вот то ли под натиском электрической энергии, то ли с повысившимся уровнем воды в реках и осушением болот, то ли вообще в помине, не было её, но сгинула без остатка нечистая сила, пропал мужицкий страх перед тайнами мироздания, старики и старухи перестали верить в былые легенды и убедились в том, что самой большой силой на земле является человек.

Да, без электросвета, без металла, без машин не было бы коренных перемен в крестьянской судьбе.

А как трагична была эта судьба в прошлом! «Вымирающая деревня»—эта жуткая характеристика положения крестьянства в «оскудевающем центре» (характеристика, принадлежащая не революционеру, а кадету Шингареву) целиком и полностью относилась и к той местности, о которой мы ведем речь. Черноземная почва находились в руках помещиков, им принадлежали и речные поймы, и рощи. Та земля, на которой сейчас хозяйствует артель имени Ленина, входила и состав владений княгини Оболенской, и многие из колхозников в молодости гнули свои хребты на княжеских латифундиях. Впрочем, попасть в батраки к княгине было дело нелегкое. Оболенская не жаловала своих земляков, и на летнее время в имение завозились парни и девки из Тульской губернии. Ухищрения помещицы, однако, не давали должного эффекта: сельское хозяйство, державшееся на подневольном труде, на примитивной технике, и отсталой науке, являло собой зрелище деградации.

Колхоз имени Ленина — один из первых форпостов борьбы за коммунистическую новь на Тамбовщине. Многие события развертывались на этом клочке земли, есть о чем рассказать его обитателям, тем людям, которые, с оружием в руках боролись за советскую власть, первыми вступили на дорогу колхозного строительства, ломали кулачество, боролись с косностью и рутиной, шли вперед от старой тамбовской деревни к новому, социалистическому селу. Тяжелый и славный путь, многие жертвы были на этом пути. Старое не уходило без боя. Оно заявляло о себе бунтом Антонова, кулацким обрезом, красным петухом, ломкой машин, баснями мракобесов, провокационными маневрами врагов трудового народа. Все это как будто недавнее прошлое и в то же время так далеко осталось это позади, так шагнула вперед жизнь! От нищей, вымирающей деревни—к зажиточному, богатому колхозу, колхозу-миллионеру. От идиотизма деревенской жизни — к коммунистическому просвещению. От соломенной, глинобитной, деревянной деревни — к камню, бетону и железу нового села.

И ведь этот переход свершился за короткие сроки. Тридцать два года советской власти. Двадцать лет массового колхозного строительства в деревне...

Всепобеждающая торжествующая новь!

...Ранним утром у клубного здания собирались делегаты колхоза в Тамбов на праздник Дня урожая.

Делегацию возглавляли секретарь партийной организации Курганов и заведующий клубом Зюзин. На Зюзине был ладно скроенный и хорошо сшитый костюм и широкополая шляпа, а Курганов ради торжественного момента облачился в сохранившуюся от войны офицерскую форму и украсил свою грудь орденом Красной Звезды.

— В добрый путь! — скомандовал он водителю.

Машины прошли по центральной площади мимо памятника Ленину.

Оглядываясь назад, делегаты видели на зеленом фоне парка высеченную из белого камня фигуру Ленина с поднятой рукой. Им казалось, что Ленин, как живой предстает перед строителями коммунистической нови, что он живет среди них, участвует в их труде и творчестве.

И. РЯБОВ.

(Об авторе статьи можно прочитать здесь)